Прибалтийский край в 1905 году. Предисловие.
Прибалтийский край в 1905 году. 1 часть:
Начало смуты.
По суждениям знатоков местной жизни и печатным сообщениям, начатки прибалтийской смуты обнаружились еще с 80-х годов прошлого столетия. В то время уже происходили поджоги немецких дворянских имений в некоторых уездах (напр., в Венденском, Лифляндской губернии), и ходили в латышском населении толки об «изгнании из края немцев». С конца же 90-х годов очагами недовольства существующим положением стали размножившиеся тогда сельско-хозяйственные, профессиональные и разные другие общества.
Экономическое положение края представляет в высшей степени резкие контрасты: на одной стороне находятся крупные дворянские землевладения с богатыми замками и обширные промышленные предприятия, а на другой — малоземельные в большинстве участки латышей и эстов со множеством безземельных батраков и масса необеспеченного материально заводско-фабричного люда. Дворянам-землевладельцам принадлежат права по местному управлению, ведение земского дела, обложение населения сборами и повинностями, назначение пасторов, право охоты и пр. Крестьянам-землевладельцам остаются в удел зависимое положение и задолженность за купленную у помещиков землю, часто совершенно безнадежная, несмотря на самый упорный труд.
Ревизия сенатора Н. А. Манасеина в 80-х годах поселила в крестьянском населении преувеличенные надежды на коренное изменение неблагоприятных условий его быта, и когда в течение многих лет население не дождалось каких-либо результатов сенаторской ревизии по улучшению его положения, то перестало верить в попечительные заботы о нем высшего правительства. Отсюда революционным агитаторам нетрудно было внушить народу, что ему следует рассчитывать лишь на себя и, когда представится момент, самому добиваться осуществления своих прав. Таким моментом и счел народ то время, когда после неудачной войны произошел взрыв недовольства правительством. Боясь упустить обстоятельства, латыши и эсты в громадном большинстве и примкнули к революционному движению.
Перечисленные причины усиливаются еще племенною рознью. По отношению к аборигенам края немцы всегда держались роли былых завоевателей. В прежнее время они могли бы легко ассимилировать с собою латышей и эстов, но не стремились к этому (о чем теперь сожалеют) и, за весьма редкими случайными исключениями, не допускали в свою среду кого-либо из этих племен. Помещики изучали наречия последних, чтобы не давать им права говорить на языке господ. Не без некоторых оснований считая себя несправедливо угнетенными, латыши и эсты, по характеру своему болезненно самолюбивые и тщеславные, таили чувства зависти и обиды за граничащую с презрением отчужденность от высшего немецкого общественного слоя. Впрочем, наружно они высказывали перед немцами раболепство, проявляющееся еще и теперь в обычае целования руки у помещиков. Подобные отношения повели к тому, что латыши и эсты дали как бы готовую почву для агитационного посева. Учащаяся молодежь их, крайне восприимчивая к усвоению социалистических учений, взялась ретиво как устно, так и в печати за пропаганду этих учений в среде фабрично-заводских рабочих и близко связанных с последними по условиям быта безземельных крестьян. В этом ею встречено содействие со стороны германских социал-демократов, приехавших в фабричные центры края для распространения своих идей. Путем издания переводимых с немецкого языка на местные наречия заграничных агитационных по рабочему вопросу брошюр, которые приноравливались к быту и пониманию латышей и эстов, пропаганда велась первоначально почти исключительно на экономической почве. В главнейших центрах промышленности края — Риге и Либаве — устраивались массовки, и проводилось празднование рабочими 1 мая. В дальнейшем пропаганда сосредоточилась в особых организациях. В 1901 году образована «Латышская социал-демократическая рабочая партия», которая поставила своей задачей «самоопределение» латышского племени, поднятие развития его, разрешение в интересах крестьян земельного вопроса, улучшение быта рабочих и т. п. Не сознавая за собой силы для политической борьбы, «Латышская социал-демократическая рабочая партия» стремилась подготовлять рабочих к единению, чтобы постепенно сплотить их в устойчивую массу. Для этого имелись в виду главным образом рабочие в Риге, где на заводах, фабриках и в порту скопляется их до 100 т. человек. Такая «постепенная» деятельность вызвала протест в среде меньшинства партии, требовавшего приступа к более быстрым и решительным мерам. От нее откололась особая группа, под названием «Uspeekschu», что значит - «Вперед», вскоре переименовавшаяся в «Латышский социал-демократический союз», отчасти приблизившийся по программе к партии социал-революционеров, выставив своею главною и ближайшею задачей борьбу с правительством для ниспровержения существующего государственного и общественного строи. Комитет этого союза (Saaveniba) подготовлял так называемых «боевиков», которые совершали впоследствии убийства и другие преступления. На ряду с этими партиями действовали в Прибалтийском крае: еврейский «Бунд» и «Российская социал-демократическая рабочая партия». Вторая, вместе с одноименной эстонской, укрепилась преимущественно в Ревеле и Юрьеве и прилежащих местностях, населенных эстами. В то же время развивала свою деятельность «Курляндская социал-демократическая группа», основанная около 1902 года.
Перечисленными партиями, объединившимися потом в «Социал-демократию Прибалтийского края», образовывались кружки между рабочими и выпускались, начиная с апреля 1903 года, прокламации против самодержавия, с лубочными карикатурами, осмеивающими и его «приспешников» — помещиков и пасторов. Издавалась расходившаяся в большом количестве экземпляров революционная газета «Zihna» (Борьба), которая, как и прокламации, печаталась в хорошо оборудованных тайных типографиях. На местах вели пропаганду отдельные революционные комитеты: в Вольмаре и Вендене (Лифляндской губернии), в Либаве, Виндаве, Тальсене и Дондангене (Курляндской губернии). Вместе с тем в городские и сельские местности отправлялись агитаторы для устной пропаганды, устройства сходок, составления петиций с разными требованиями от правительства и для производства демонстраций.
В период времени 1905—1906 г.г. положено также начало рижской военной организации для поднятия посредством пропаганды бунта в войсках.
Первые мятежные выступления.
В результате действий Латышской социал-демократической и других партий явились открытые домогательства рабочими улучшения их быта. Обострились отношения их с заводско-фабричными управлениями, и начались столкновения с последними и убийства мастеров.
В Риге устраивались в 1903 и 1904 г.г. сборища, с разбрасыванием прокламаций, с зажигательными речами и с красными флагами. Сходки с участием рабочих и учащейся молодежи, преимущественно еврейской, происходили в театрах, кирках, синагогах, на латышском и еврейском кладбищах, в садах и окрестных лесах.
Чтобы уследить за сборищами и разгонять их, рижской городской полиции приходилось держать постоянно большие наряды, и чины ее были вынуждены иногда к столкновениям и к употреблению силы против неповинующихся призыву к порядку.
В марте 1904 года произошло столкновение полиции с толпой, собравшеюся на еврейском кладбище при похоронах высланного раньше студента-еврея, «жертвы произвола», «борца за свободу», как называли таких лиц в то время. Разгонявший ту сходку помощник пристава был ранен камнем, брошенным из толпы. Подобные случаи происходили не раз, и толпа, быстро воспитываясь в деле столкновении с властью, стала вооружаться уже не камнями, а револьверами. При попытке освобождения толпой демонстрантов из рижской губернской тюрьмы в августе 1904 года арестованных за распространение прокламаций лиц револьверными выстрелами был убит один полицейский городовой, и ранены помощник полицеймейстера и другой городовой.
Рядом с местными условиями на политическое положение Прибалтийского края оказывали сильное влияние события подобного же характера, происходившие внутри империи и особенно в столицах.
Известный «Гапоновский» инцидент в С.-Петербурге 9 января 1905 года отразился в Риге забастовками рабочих и требованием со стороны их закрыть торговлю в знак траура. В конце концов, волнения забастовщиков разразились 13 января демонстрацией на площади «картофельного рынка», близ рижского железнодорожного моста через реку Западную Двину. На этой площади вожаки рабочих организаций условились устроить «грандиозную» демонстрацию, в виде протеста за «избиение петербургских товарищей 9 января», и затем большими толпами итти в город разбивать магазины и лавки. Имелось в виду разгромить преимущественно оружейные магазины, чтобы запастись оружием для борьбы с полицией, и освободить из рижской губернской тюрьмы «политических заключенных». Для остановки шествия рабочих, в числе от 10 до 15 тысяч, полиция располагала вызванной наскоро полуротой учебного батальона, т.-е. 40 ружьями. Впрочем, и этого незначительного числа, вместе с несколькими полицейскими чинами, оказалось вполне достаточным, дабы сладить с 10—15 тысячами рабочего сброда. Увидев солдат, преграждавших проход из Фурштадтского предместья в город под железнодорожным полотном, рабочие со всех сторон окружили полуроту и полицейских. Когда они подошли и начали вырывать у солдат ружья, солдаты и полицейские чины, став в две шеренги на два фронта, открыли огонь пачками; со стороны полиции в этом столкновении был ранен помощник пристава, а из полуроты — 8 солдат, в толпе же убито 70 человек, ранено до 200, и многочисленная толпа быстро рассеялась, обратившись в паническое бегство, так что масса попадала в реку, где значительное число утонуло.
Во втором после Риги по торгово-промышленному значению портовом городе края — Либаве (Курляндской губернии) — произошла 13 того же января общая забастовка рабочих на всех фабриках и заводах. Толпа забастовщиков с красными флагами выгнала с погрузки рабочих коммерческого порта. При этом убит револьверным выстрелом портовый жандармский унтер-офицер, бросившийся разгонять толпу. Никем не удерживаемая, толпа уничтожила городскую телефонную станцию, прервала телефонное сообщение Либавы с Гробиным, подожгла в ночь на 14 января публичные дома, разграбив имущество. Бесчинство толпы продолжалось до 25 января и прекратилось лишь с началом работ на всех крупных фабриках. Начавшаяся 14 января на всех фабриках и заводах забастовка продолжалась до 28 числа. К демонстративным шествиям забастовщиков примыкали толпы праздничного народа и много воспитанников и воспитанниц учебных заведений города. Происходившие в обоих городах забастовки рабочих в Ревеле (4 забастовки и 3 сборища) прекратились вскоре, а в Виндаве продолжались с 17 до 26 января.
После поражения 13 января рабочие уже не пытались в Риге на массовые выступления. Однако забастовки время от времени продолжались, и происходили отдельные убийства и нападения на фабричное начальство и на должностных лиц полиции, т.-е. вообще такие, преступления, которые принято называть «террористическими актами». Из заводско-фабричной администрации были убиты с февраля по октябрь 5 лиц, и ранены двое. За этот же период из чинов полиции убито 14 человек, и ранено 23.
В уездах террористическим действиям начались подвергаться, кроме полицейских и жандармских чинов, землевладельцы и управляющие имениями, затем православные священники и пасторы, волостные старшины, их помощники; волостные писаря и волостные учителя, не согласившиеся по требованию агитаторов оказывать содействие мятежу. Подобных лиц называли «шпионами», присуждали к смерти, и такие приговоры после предварительного извещения беспощадно приводились в исполнение. За указанное время убито таких лиц 7, и ранено 21. К террористическим актам присоединялись еще нападения для отбирания оружия с целью снабжения «боевых дружин». Вторжения в церкви в уездах с целью устройства в них митингов и для других революционных действий начались с 5 июня 1905 года, когда толпа напала на витаусскую кирку.
К тому же времени относятся разгромы и поджоги казенных винных лавок, сперва в видах нанесения «ущерба казне», а впоследствии — с простою целью ограбления, которая прикрывалась только политическими мотивами. В Рижском уезде таким образом разгромлены с 15 августа по 15 октября 6 винных лавок, из коих две сожжены.
В Курляндии происходили такие же проявления смут, как и в Лифляндии, но в более значительных размерах.
С апреля 1905 года Курляндской социл-демократической группой выпускались воззвания к сельско-хозяйственным рабочим с приказом готовиться к общей стачке и к вооруженному восстанию. Приказ этот был поддержан отправленными в селения шайками агитаторов со всяким сбродом. Шайки от 10 до 15 человек поднимали, где было можно, местный неблагонадежный люд. Благомыслящая же часть населения терроризировалась распространением в ее среде нелепых слухов и угрозами убийства и поджога усадеб в случае упорства усадьбовладельца и сельских батраков в сохранении старого порядка. Излюбленной темой слухов была «черная сотня», к которой принадлежали будто бы власти, помещики и пасторы, составившие заговор перебить всех латышей. Для защиты от черносотенных отрядов и нужно было будто бы отбирать оружие в замках, пасторатах, у полицейских и лесничих. Чтобы укрыться в своих разъездах от преследования полиции и не дать населению возможности проверить распространяемые слухи, агитаторы портили телеграфное и телефонное сообщения.
В период времени с I июня но 1 августа забастовка сельских рабочих достигнута агитацией только в 3 имениях. Столь ничтожное число сравнительно с 200-тысячной массой сельских батраков в Курляндии показывает, насколько консервативный вообще сельский житель трудно поддается внешнему влиянию, когда последнее направлено к изменению привычного существования его. Большею частью демонстрации, с красными флагами, революционными песнями и речами, устраивались сторонними людьми, которые пользовались обычными гуляньями «в зелень» и, являясь перед толпой латышей, произносили зажигательные речи и разбрасывали прокламации. 15 мая в имении Донданген, Виндавского уезда, разбрасывались красные флаги, с девизами на латышском языке: «Долой самодержавие!», «Долой дворян!», «Да здравствует свобода народа!». Почты подвергались ограблению, при разгроме винных лавок грабили деньги, посуду разбивали и здания поджигали. Нападали на имения и грабили, что было возможно, требуя прежде всего оружие. Нападая на волостные правления, толпы уничтожали царские портреты, архивы и дела, а одновременно шли террористические убийства и покушения на них. С 15 апреля но август 1905 года убито и ранено до 30 лиц. В парке имения Дондангена стреляли 21 июля в драгунского офицера, прострелили фуражку и контузили. Нарушено 5 июня богослужение в лютеранской кирке имения Грюнгоф, Добленского уезда; пастор Заземан прогнан, и взошедший вместо него на кафедру неизвестный произнес речь в оскорбительных для государя императора выражениях. В разных уездах поджигали принадлежащие частным имениям леса, барские дома и другие строения.
В городах Курляндии не отставали от уездов в производстве беспорядков. В Митаве еще 19 февраля 1905 года толпой демонстрантов требовалось прекращение занятий. После воззвания митавского революционного комитета 30 апреля бастовали все фабрики и заводы. В течение мая и июня было 5 террористических убийств. Также в Либаве происходили забастовки 5 и 7 февраля, 3-го же мая бастовали рабочие разных заводов и фабрик. С 6 февраля по 18 июня было до 20 террористических нападений, жертвами коих были жандармы, полицейские и другие лица. В казачий разъезд 12 июня брошена бомба, которая, однако, не взорвалась. В латышский молитвенный дом в Новой Либаве 1 июня ворвалась шайка разного сброда, при чем тяжело ранен пастор Гольдберг. В лесу около Виндавы с 19 мая производилось обучение революционеров стрельбе.
Происходившие в Курляндии беспорядки обратили на себя внимание центрального правительства, и 5 августа 1905 года объявлено военное положение в Курляндской губернии.
После объявления Курляндской губернии на военном положении продолжалась нападения на волостные правления и училища, с уничтожением царских портретов и государственных гербов, а также не прекращались террористические акты. 14 августа в Фридрихштадтском уезде стреляли по полуэскадрону драгун из толпы, собравшейся на празднество «в зелени». 13 октября у Варденской корчмы, Гольдингенского уезда, произошло столкновение между толпой крестьян и разъездом драгун. Безземельные батраки с угрозами требовали раздела имений, и вообще военное положение не привело тогда Курляндию к тому умиротворению, которое имелось в виду этой экстренной мерой.
Положение Риги и Лифляндии после манифеста 17 октября 1905 года.
В Риге митинги в театрах, в общественных собраниях и на окраинах города достигали иногда, — как, например, происходивший почти без перерывов в Гризенбергском парке, на окраине Риги, — до 40 т. и даже до 50 т. человек. На митинги сгонялись снятые с работ городские и портовые рабочие, а также приказчики и прислуга; ходили на них чиновники и военные; образовывались группы, в которых на разных языках произносились противоправительственные речи отдельными лицами, большею частью евреями. Развевались красные и черные флаги, раздавались выстрелы и крики: «Долой царя!». Под сенью флагов формировали народные «боевые дружины», собирали деньги на вооружение и на содержание их, распределяли административные должности в крае и сговаривались, кого убить из представителей старого режима и «шпионов». При этом, конечно, сводились часто личные счеты.
Впрочем, как всюду и всегда, толпа, желавшая избавиться от одной старой власти, создала себе другую —новую — власть. Различие только в том, что последняя не признавала ни законов, ни общественных условий, ничьих прав, а лишь собственный произвол и насилие. Такая власть в Риге образовалась в виде «федеративного комитета» из делегатов местных революционных организаций, которые, в виду оказавшейся нежданно возможности открыто действовать против правительства, решили подчинить распоряжения своих партийных комитетов объединенному федеративному органу. «Рижский федеративный комитет», помещавшийся в доме латышского общественного собрания, а иногда в обществе «Ионафан» и других местах, не только руководил забастовками на фабриках и заводах, на почте, телеграфе и железных дорогах, но заправлял всею остановившеюся административною машиною. Он запрещал торговлю, езду на извозчиках, конфисковал деньги и издавал обязательные постановления, манкировать которыми никто не смел, ибо это стоит слишком дорого, — каждый страшился за жизнь свою и близких и за безопасность имущества. У федеративного комитета были свои шпионы, следившие за исполнением его постановлений, а также за тем, не отзывается ли кто-либо оскорбительно об этом «новом правительстве» ( За подобный отзыв в рижском ресторане «Тivoli» 3 лица (Мирам, Энгельгардт и Крегер) были арестованы, подвергнуты суду и расстреляны на «песках». Мирам не был убит, а только сильно ранен, подобран своими родными и впоследствии вылечился. (Прим. подлин.)). Из подонков общества и выпущенных на свободу арестантов появились темные личности, предлагавшие на улицах, не желает ли кто отделаться от своего врага; убийство оценивалось не больше 3 рублей, а иногда и дешевле. По окраинам города шла беспрестанная стрельба, так что шальная пуля, как и бывало, могла поразить каждого обывателя. Поэтому последний, выходя из дома, не знал, вернется ли он к своей семье, как равно не знал, застанет ли в живых и своих семейных, ибо агенты федеративного комитета врывались в квартиры, требуя контрибуции или отпуска прислуги на митинг, или просто для грабежа, под предлогом обыска и захвата «черносотенцев» и шпионов.
Ведая административною частью, например, окарауливанием улиц своими патрулями, и, между прочим, устанавливая для домовладельцев таксы на квартиры для рабочих и интеллигентов, «федеративный комитет» творил и суд, взамен закрытого по требованию малочисленной толпы коронного суда, при чем назначал даже защитников для своих подсудимых. Большею частью комитет постановлял смертный приговор, который безотлагательно в ту же ночь или на следующее утро приводился в исполнение на отдаленных улицах или за городом. Иногда же смерти подвергались даже без этого «суда». Например, назначенный начальником эшелона на Восток подполковник Левис-оф-Менар пристрелен только за то, что бросился защищать женщину, которую тащили с извозчика агенты «федеративного комитета» во исполнение обязательного постановления последнего об общей забастовке. Также застрелен корнет Холодовский известным разбойником Делинш, по кличке «Чем», который, будучи отличным стрелком, занимался стрельбой в людей в виде спорта.
Не только население, беспрекословно подчинявшееся «федеративному комитету», но даже агенты законного правительства находились как бы под гипнозом этого комитета. С ними осмеливались вступать в сношения коноводы бунта; например, известный глава железнодорожного забастовочного союза еврей «Максим» (Соколовский), который раньше был выслан в Архангельскую губернию, но возвращен после манифеста, нагло являлся к лифляндскому губернатору для «переговоров». Каждый день приходили к властям депутации от разных митингов и собраний, называвшие себя «представителя ми граждан», предъявляли требования или об отмене военных патрулей, или о снятии полицейских постов, или о повышении заработной платы и т. п. Большею частью заявления даже не относились к компетенции властей и представлялись непоследовательными со стороны тех самых, кто провозглашал низложение этих властей.
Между тем положение становилось довольно серьезным, когда военная организация проникла в Усть-Двинскую крепость, на которую революционеры обращали особенное внимание и где специальные роды оружия были сильно распропагандированы. В местечке Больдераа, рядом с крепостью, находился ответственный организатор-пропагандист, сын статского советника Атабеков. Там же устраивались митинги, на которые собирались крепостные нижние воинские чины. В конце концов, только расположение в Больдераа пехотного батальона и бдительный надзор за артиллеристами, минерами и саперами со стороны офицеров и крепостной жандармской команды, а также арест солдат-центровнков военной организации предупредили открытый бунт и взятие крепости в руки революционеров. После этого ареста Атабеков и более 20 нижних чинов, примкнувших к усть-двинской военной организации, бежали.
В Риге все ожидали разгромов, и некоторые жители скрывались по знакомству в квартирах иностранных консулов. В рижскую пристань был прислан шведским правительством минный крейсер, который увез из Риги своих подданных, опасавшихся остаться в этом городе, а бунтари, не ограничиваясь пристреливанием полицейских, стали стрелять по казачьим и драгунским разъездам (Например, в конце октября, днем, из Верманского парка, почти в центре Риги, обстреливали драгунский разъезд в 6 нижних чинов, из коих было ранено 2 и убито 2 лошади. (Прим. подлин.)). Благоразумная часть населения Риги, однако, шла навстречу порядку и лишь на первое время поддалась террору. Вскоре же благомыслящею его частью организована самооборона (Selbstshutze) и основано «общество соседской помощи» (Nachbarhilfe). Эти общества, насчитывавшие не более 1.500 членов, внушили, однако, революционным организациям большую боязнь, так как они давали отпор последним.
В уездах Лифляндской губернии террор усиливался. С освобождением после манифеста из мест заключения арестованных с помощью войск в августе и сентябре 1905 года за противоправительственную агитацию, за участие в шествиях с красными флагами, снятие рабочих в экономиях и пр., на преданную порядку часть населения, из которой вызывались свидетели для уличения виновных, напал ужас; бывшим свидетелям посылались угрожающие письма и затем безжалостно убивали, оставляя записку: «Шпиону собачья смерть». Террористическим действиям вскоре после манифеста подверглось 12 лиц, из коих 4 помощника уездных начальников, 2 помощника и 3 управляющих имениями, из остальных учитель и полицейские урядники.
Прибывшие летом 1905 года в Лифляндскую губернию для содействия гражданской власти воинские чины распределялись администрацией, согласно ходатайствам помещиков, в их имениях малочисленными командами, плохо снабженными патронами. Пользуясь этим, коноводы мятежа старались вызвать столкновения между военными отрядами и волнующимися сельскими обывателями. Так было, например, 5 ноября 1905 года в замке Ригмундсгоф, Рижского уезда, где находилась команда из 12 человек 9-го драгунского Елисаветградского полка, под начальством унтер-офицера. Собравшаяся у замка толпа требовала освобождения двух арестованных полицией подстрекателей, и после сделанных из толпы выстрелов, одним из коих был ранен драгун, полиция уступила домогательству толпы, освободив арестованных. При этом полиция настояла, чтобы военные команды не употребляли в дело оружия, на том основании, что вооруженная толпа в 200 человек могла перебить как драгун, так и обитателей замка и разгромить последний. Подобные уступки, поселяя в повстанцах уверенность, что в «народ» не смеют и не будут стрелять, побуждали их к более наглым посягательствам, производя вместе с тем удручающее впечатление на воинские части и распространяя террор в населении.
Большой вред раздробления воинских частей на малочисленные команды обнаружился вскоре при нападении вооруженных повстанцев на команду в 8 драгун, находившуюся в Кейпене, Рижского уезда. Из этой команды убит начальник ее корнет Козлянинов, один драгун, двое ранены, и остальные обезоружены.
С усилением мятежа стали при нападении повстанцев подвергаться урону и более крупные воинские части, как, например, было при следовании из Ремерсгофа в Ригу эскадрона 9-го драгунского Елисаветградского полка, под начальством ротмистра Штерна. В Ленневардене 27 октября повстанцами была устроена засада этому эскадрону при проходе его между р. Западной Двиной и железнодорожным полотном, где находился, под командой помощника начальника железнодорожной станции Пегаса, боевой поезд мятежников. При обстреле последними убито два драгуна и 38 ранено. Под ротмитстром Штерн убита лошадь, и он взят в плен. Хотя эскадрон прорвался и прибыл в Ригу, но бывшие под охраной эскадрона помещики, уездные полицейские должностные лица и обоз остались в руках повстанцев, которыми многие из пленников убиты и расстреляны.
С 14 ноября в Риге, в помещении частного училища Кельми, созывался из народных учителей, примкнувших к «освободительному движению», съезд, на который был послан член от петербургского учительского союза. Произнесенная этим эмиссаром речь характерно определяет распространенные тогда между сельскими педагогами взгляды на назначение народных учителей: «учителя должны участвовать во всеобщей революционной борьбе и принадлежать к социал-демократической рабочей партии, которая есть настоящая народная партия. Без опоры на последнюю не может быть и речи о реформе народных училищ» (Отчет о заседаниях и рижском революционном вестнике «Dееnаs Сар» за № 252. (Прим. подлин.)). Делегат на том же съезде от Рижского федеративного комитета Дерман говорил: «Наука должна революционировать детей, чтобы они вступили в жизнь просвещенными». Одно из постановлений учительского, съезда говорило об отправке в Москву 1.000 рублей «для поддержки боровшегося там пролетариата». Съездом выбран был исполнительный его орган — «центральное учительское бюро» из 15 лиц, между коими было 6 учителей и одна учительница рижских городских частных училищ, гимназий и торговой школы, прочие семь членов принадлежали к литераторам, и один (Розен) состоял пастором военного ведомства. «Центральное учительское бюро» превратилось в революционный орган, от имени и за печатью которого делались угрозы с вымогательством денег и совершались террористические убийства в течение всего 1906 года.
В первых числах того же ноября открыт был в Рижском замке, с разрешения губернатора, съезд волостных старшин и писарей Лифляндской губернии для изыскания мер к умиротворению населения. Этим воспользовались революционеры и 21 ноября открыли второй съезд под председательством кокенгузенского волостного писаря Кродера. В конце своих заседаний этот второй съезд обратился в незаконное сборище, на котором приняли участие и делегаты от Курляндской губернии. Съезд стал как бы временным правительством, решив прекратить какие бы то ни было сношения с законными властями и должностными лицами» и издал постановление о вооруженной защите населения.
После съездов пошел открытый мятеж в губернии. Почти всюду начались сборища, на которых заезжие агитаторы призывали крестьян к вооруженному восстанию, к изгнанию помещиков, образованию народного управления и пр. Тогда, несмотря на протесты стариков и усадьбовладельцев, стал хозяйничать в селениях крестьянский пролетариат, в одних волостях под главенством волостного учителя, в других — псаломщика, а в иных — волостного старшины или писаря. Тут сказались специальные свойства характера латышей: отсутствие религиозных чувств и уважения к старшим, даже к родителям. Все, начиная с бога, подвергалось отрицанию; всем, несогласным с общим течением, угрожалось, и, в случае упорства в протесте, на угрозах не останавливались, — жизнь человеческая ставилась ни во что.
На революционных митингах в волостях, собиравшихся в доме волостного правления или школы, смещались законные волостные правления и взамен их избирались самовольные «исполнительные» или «распорядительные» комитеты — «Rihzibas Komiteja». Подобных комитетов, называющихся в некоторых волостях «республиками», было в латышских уездах Лифляндской губернии около 100. На обязанности их возлагалось принятие касс и книг от прежних волостных правлений, взимание волостных податей и сборов (в том числе на покупку оружия), отобрание оружия в имениях, у полицейских и лесных чинов, организация милиции, закрытие корчм и казенных винных лавок, управление имениями и лесами и пр. Насколько крепко было убеждение агитаторов в невозможности возврата к старому режиму, показывает то, что некоторые «Rihzibas Komiteja» заказали бланки талонных книг для взимания волостных сборов на целое десятилетие. Одни из волостных выбранных искренно верили в новую их миссию; например, в прекульнском волостном правлении, Венденского уезда, на сходке 22 ноября 1905 года состоялось постановление о приобретении за счет волостной кассы на 2.000 рублей огнестрельного оружия и патронов для защиты от нападения «черной сотни». Наоборот, другие воздержались от принятия на себя новых обязанностей и, только подчиняясь террору, не противились избранию.
Из решений незаконных народных митингов выдаются постановления:
Зегевольдского (Рижского уезда) 9 ноября 1905 года: «Не ходить в церковь и не платить податей в пользу пастора впредь до отмены патронатного права»... «предложить местному пастору оставить должность».
Ленневарденского (того же уезда): «Прекратить всякое сообщение с бюрократическими учреждениями, пока не будет объявлено созвание государственного Учредительного Собрания». «Всякий, кто не исполнит постановлений волостного народного собрания, будет признан изменником народным правам».
Такими изменниками «народные собрания» признавали прежде всего помещиков, и на их имения обратились мятежники, громя замки. Вечером 16 ноября толпа в несколько сот человек, собравшись в Сесвегене, Венденского уезда, бросилась на замок барона Вольфа, с требованием выдачи оружия. В замке находились тогда управляющий Адальберт Адеркас, его старший брат помощник начальника уезда Евгений Адеркас, затем — доктор, лесничий, бухгалтер именин и подпоручик с солдатами, охранявшими замок. Старший Адеркас, вступивший в переговоры с латышами, пообещал им 5 ружей. Шайка как будто удовлетворилась этим, но вскоре раздались возгласы недоверия, и толпа яростно потребовала выдачи «всего оружейного склада», ибо в то время распространялись вздорные слухи, что в каждом замке заготовлены склады оружия для избиения латышей. Не взирая на заверения, что никакого оружейного склада нет, толпа приступила к обыску. Братья Адеркас кинулись было в свои комнаты, но были настигнуты, сшиблены с ног и зверски убиты. Бунтовщики изломали всю мебель, уничтожили царские портреты и, забрав деньги и оружие, скрылись. Нападение это имело значение как бы сигнала для других подобных разгромов, и, видя по участи Лдеркасов явную и грозную опасность себе, многие помещики спешили оставить свои имения, уезжая в Ригу и за границу, и отправляли туда свои семьи, а затем стали покидать местопребывания и должностные лица уездной администрации и полиции, направляясь также, в Ригу. Когда обо всем этом дошли сведения до высшего правительства, последовал высочайший указ 22 ноября 1905 года, объявивший Лифляндскую губернию на военном положении.
